Ликантропия разума и Война

Дмитрий Фьюче

Наиболее величественный памятник высших ценностей мировой цивилизации сохранился в Древнем Египте в образе сфинкса, — полульва и получеловека, который олицетворяет собой начало мирового исторического разума. Совершенно не принципиально, кто создал образ этого сфинкса: сами ли древние египтяне или какие-то другие древние расы, существование которых нам еще только предстоит открыть в потоке времён. Это грандиозная эстетическая демонстрация и монументальное послание древних о том, что психика и разум человека представляют собой нечто такое, что радикально противоречит обычной социальной логике жизни и указывает, что любая «мирная», «добрая», «гуманная» и т.п. сущность Человека является только внешним антуражем и антиподом некоему глубинно-бессознательному агрессивному, «хищному» началу человеческой души.

Скульптура сфинкса указывает на фундаментальное значение этого «начала» в происхождении человеческого разума. Последний появляется в эволюции Человека не как новое «примиряющее» качество или симбиоз других, сугубо биологических влечений, которые сохраняются и заново расцветают в цивилизациях в периоды умиротворения, расслабления и распада, а в суровой непреклонности состоявшегося внутреннего трагического и трансцендентного события, ставшего перманентным процессом, скрытого от нас за давностью времен и(или) глубочайшей глубиной своей бессознательности. Исторический переход от звериного хищнического начала к высшим, разумным основам человеческого мира, всё ещё является для нас тайной, которой и посвящен этот текст.

Монументальная фигура египетского сфинкса, представляющая единство тела льва и головы фараона, является одним из наиболее весомых и наглядных древнейших артефактов, демонстрирующих, что начала существования расы Homo sapiens заключены в сложном и загадочном психическом процессе, стартовавшем в древнейшие незапамятные времена и который будет продолжаться, воспроизводиться в каждом разумном человеке в течение всего времени существования мировой цивилизации. Стоит особо оговорить, что в нашем понимании раса Homo sapiens (наше понятие «раса» и производные от него не имеют никакого отношения к современному смыслу этого слова, привычно используемого для обозначения генетических рас, обычно различаемых по цвету кожи) – это базовая нация (например, римляне периода республики и империи) ведущей мировой цивилизации, производящей в конкретный исторический период высшие ценности, на основе которых формируется и развивается ведущий мировой разумный проект.

Данная статья призвана обозначить самые общие подходы к диалектике (соотношению, взаимодействию, энантиодромии) биологического инстинкта хищника и расового инстинкта смерти человека во фрактальной топологии развития мировой цивилизации, которая вырастает из/на этих двух инстинктах, преодолевая, возгоняя, возвышая первый из них до второго в негэнтропийном ключе или распадаясь, редуцируя, понижая второй из них в первый в энтропийном тренде. Это живое, динамическое и диалектическое взаимодействие мы будем называть ликантропией разума (от древне-греческого λύκος — «волк» и ἄνθρωπος — «человек»), которое, в зависимости от своего фазового состояния, работает как в сторону «волка», так и в сторону Homo sapiens.

Инстинкт смерти, в котором, по нашему мнению, концентрируется высшее расовое бессознательное, генеалогически или филогенетически «возникает» на биологической базе хищнического агрессивного инстинкта, происхождение и развитие которого в животном мире не входит в круг нашего рассмотрения (в самом общем виде можно сделать отсылку к книге всемирно известного биолога-этолога-антрополога Конрада Лоренца «Так называемое зло») как его новое, трансформированное, более глубокое (вплоть до уровня трансценденции, то есть выходящего за пределы данного или известного), качество. Душа животного и неразумного человека находится ещё преимущественно во власти множества биологических влечений, в том числе и хищнического инстинкта. Душа разумного человека находится преимущественно во власти инстинкта смерти, который фактически является глубинной, порождающей, эпигенетической, наследственной структурой, системой, хранилищем, вместилищем потенциала высшей психической деятельности, которую мы называем Разумом.

Таким образом, Разум как высшая сознательная функция Человека в своём происхождении и дальнейшем становлении является скрытой в онтологическом потоке времени, глубинной, перманентной, системообразующей ликантропией, понимаемой как происхождение высших разумно-волевых центров психики из агрессивно-хищнического биологического инстинкта, обратившегося в своем развитии на самого себя и получившего способность тормозить, прекращать, ассимилировать, усиливать, то есть в том или ином виде устанавливать контроль и осуществлять управление по отношению к любым иным, условно «низшим» биологическим и психологическим влечениям (в том числе и прежде всего к агрессивно-хищническим) в соответствии с высшей трансцендентной целью.

Инстинкт смерти – это внутренний хищник, мощнейшая трансцендентная инстанция Homo sapiens. У нас нет и не может быть однозначного знания о причинах обращения хищнического инстинкта на самого себя, которое привело к его качественной трансформации в инстинкт смерти, а одновременно и к качественной трансформации психики его носителя из человека неразумного в Homo sapiens. Однако мы можем уверенно утверждать, что этот процесс занял длительный эволюционный период, колоссальное время, в течение которого человекообразная обезьяна представляла собой настоящего ликантропа или сфинкса, то есть опасную для самой себя загадку перманентной самотрансформации, неразгаданную до сих пор. При этом, в отличие от дефицитной дарвиновской эволюционной теории, мы полагаем, что имел место процесс накопления и возгонки избыточной внутренней энергии хищника (хотя уже и сам «хищнический инстинкт» есть результат того же или схожего процесса накопления избыточной психической энергии), которая, больше не получая достаточных стимулов от сопротивления окружающей среды (после того как человек постепенно стал настоящим владыкой фауны), была вынуждена обратиться на саму себя, произведя тем самым качественную и закрепившуюся генетически трансформацию.

Агрессивность хищников кардинально отличается от обычной защитной, оборонительной агрессивности других животных. Это различие основано на качественном переизбытке силы, внутренней энергии у хищников, которые всегда находятся на самых верхних уровнях пищевой цепочки. Мы вынуждены поставить под сомнение современные научные представления, согласно которым человек в своем филогенезе не был хищником и потому в своей агрессивности (в смысле нейрофизиологических процессов) он якобы радикально отличается от хищников-зверей. Отличие хищника-человека от хищника-зверя состоит не в некоей изначально иной форме биологической агрессивности, а в том, что человеческая агрессивность является ликантропией разума, то есть наиболее сложным и глубинным процессом (парадоксальным внутренним бессознательным комплексом, одновременно порождающим сознание и контролируемый им), который до сих пор полностью ускользал от всякой возможности научного исследования, не говоря уже о том, что сегодня на пути у его изучения стоит строгий цензор: гуманистические либеральные предрассудки.

Так как в современной интеллектуальной среде господствующее положение занимают западные философские и психологические теории, необходимо на их языке кратко изложить рассматриваемые здесь идеи. Инстинкт смерти — это самая глубокая часть бессознательного, которая корреспондирует разуму, как самой высшей части сознания. Инстинкт смерти и Разум составляют единство бессознательного и сознательного модусов психики Homo sapiens. Именно это единство (тандем) и господствует в психике разумного человека. Ни инстинкта смерти самого по себе, ни сознания самого по себе не существует, — они представляют собой диалектическую пару, то есть возникают, функционируют и исчезают вместе, одновременно. Без этого тандема (или до его появления) в психике может преобладать, но не господствовать, та или иная её условная часть (как, например, у животных, или у человека во сне). Ликантропия разума – это динамическое понятие или концепт, объясняющий возникновение и работу тандема инстинкта смерти и разума в целостной человеческой психике.

Инстинкт смерти в разумной действительности человека обнаруживает себя в таких психологических качествах, как смелость и храбрость, а в своих самых высших формах – как доблесть, достоинство и честь. Исторически, «крупные хищники», обладающие бесстрашием и зачатками разума (как ответом на действие формирующегося инстинкта смерти), собираются с общей целью в одном условном, «духовном» месте, которое мы называем лигаристическим союзом, где бессознательное действие ликантропии значительно усиливается и начинает «переплавляться» в некий разумный проект, в топологический узел фрактала новой мировой цивилизации. Если такие общие, совместные, целеполагающие коммуникации отсутствуют, то хищники, вместо того, чтобы концентрировать волю в среде себе подобных, то есть в живой и зачаточной системе рациональных коммуникаций, в силу своей преобладающей хищной склонности будут бесцельно «пожирать» людей со слабым качеством воли, а их инстинкт смерти либо не сформируется, либо начнет филогенетически деградировать в сторону инстинкта хищника, что неминуемо приведет к истреблению хищниками самих себя, общей деградации популяции и откату цивилизации к своим предшествующим формам.

Основанием моральной системы лигаристических союзов, как зачаточных политических конструкций разных моделей мировой цивилизации, будь то спартанские союзы, рыцарские ордены или их последние исторические аналоги ХХ века, речь о которых пойдет ниже, является ликантропия разума в среде себе подобных или по отношению к себе подобным, а не к любому человеку вообще, что кардинально отличает высоко-нравственную динамику новой модели мировой цивилизации, где ликантропия разума работает условно «вверх» или «вперед», от диких нравов безвременья темных веков, где ликантропия разума работает условно «вниз» или «назад».

Хищный животный и разумный волевой импульсы можно рассматривать как взаимно подобные в силу их единой изначальной природы только при нисходящей ликантропии разума. При восходящей динамике эти импульсы радикально различаются, так как разумный волевой импульс всегда сопряжен с безмерным риском онтологического масштаба, связанного с неопределенностью и опасностью происходящего исторического события, рассматриваем ли мы процессы гражданских или мировых войн, великих географических или научных открытий, высшего творческого напряжения души при создании шедевров искусства мирового уровня. В этом смысле мифология героического или творческого начала жизни, характеризующая подобного рода события, всегда противостоит и радикально превосходит мифологию «мирной, спокойной, сытой жизни», в которой социальные и потребительские связи – это область заранее известного набора возможных действий человека в пределах биологических влечений и потребностей, и соответствующей им массовой психологии.

Ликантропия разума есть системообразующий процесс мировой цивилизации. Варвары начинают проявлять свою всё ещё недочеловеческую, неразумную агрессию на периферии мировой цивилизации только тогда, когда чувствуют, что внутренние политические процессы внутри её центра потеряли свои рациональные связи, в результате чего начинает падать уровень рационального контроля за агрессивным инстинктом. В это время политическая система мировой цивилизации и её управляющей элиты, как правило, становится демократической, безвольной и аморфной. Постепенно нарастая, выходя из установленных цивилизацией разумных берегов, эта низшая ликантропическая агрессия заканчивается нашествием человеческих орд (внешних и внутренних, что с точки зрения мировой истории неважно и обычно происходит одновременно) на распадающееся государство, за которым следует его ликвидация и формирование сугубо варварских диких социальных связей. Эта агрессия неизбежна так же, как неизбежны природные катаклизмы, цунами или землетрясения, когда в цивилизации исчезают рациональные коммуникации и исчерпывается её разумный проект, вследствие чего она возвращается, откатывается к состоянию темных веков, а действие непреклонной разумной воли сменяется броуновским движением биологических влечений. Однако варвары довольно быстро растворяются, ассимилируются в мощнейших жерновах разрушенной ими же цивилизации, когда непосредственно соприкасаются душой с её историческими артефактами (материальными и культурными технологиями) и суровой необходимостью существования среди их остатков, поскольку мировая цивилизация даже в периоды своего отката к «темным векам» обладает колоссальным эпигенетическим и эстетическим потенциалом для максимальной активизации разума в человеческой душе. С психо-исторической точки зрения, нашествие варваров на цивилизацию реактивизирует, обновляет действие ликантропии разума, которое не дает всем иным, «низшим», чисто животным влечениям психики снова возобладать и растворить в себе уже однажды сформировавшийся и работающий инстинкт смерти, из которого перманентно возникает трансцендентный импульс разумной воли. Последний онтологически или  эпигенетически запрограммирован на господство, властвование в психике, потому что его таинственная «сущность» на порядок превосходит все биологические влечения, умея управлять ими и пользоваться всей их энергией. Разумная воля исторически неизбежно восстанавливает своё господство в человеческой психике на новом уровне, на новом трансцендентном основании, в новой модели мировой цивилизации. Это сопровождается радикальными, революционными переменами и событиями, трагическими, закатными — для носителей или адептов прежней модели мировой цивилизации (прежнего психического склада души) и вдохновенными, рассветными – для носителей её новой модели (нового, нарождающегося, еще неизвестного склада души).

В эпоху расовых катастроф, когда человек погружается в зловещие «темные века», активность в политической жизни снова захватывает неразумный человек, ликантропия разума которого определяется процессом распада человеческого инстинкта смерти в животный инстинкт хищника, высвобождая последний из суровых оков отжившего и ослабшего разумного проекта. При этом основы рациональной психики постепенно ослабляются, противоречия уходят, сглаживаются, а все социальные коммуникации превращаются в инфантильную игру, будь то сфера политики, религии, искусства, экономики или семейной жизни.

Неконтролируемый рост низшей ликантропии разума – это одно из самых опасных явлений массовой цивилизации в период расовой катастрофы. Феномен преступности, распространенный по всей планете и в любые времена, как нисходящего тренда ликантропии разума, когда инстинкт смерти распадается и возвращается к своему звериному прообразу – инстинкту хищника, является лучшей демонстрацией нашей мысли, а также надежным симптомом и маркером оценки состояния мировой цивилизации в отдельно взятой стране или человеческом анклаве. Постоянно высокий уровень преступности и количества банд в Латинской Америке, в отдельных странах Азии и Африки (где целые кварталы полиция не в состоянии контролировать, поскольку на улицах этих кварталов-трущоб идет микро-война, вызванная именно ликантропией разума), в России и прочих бывших соцстранах 90-х, стремительный рост числа банд и насильственных преступлений в США, начинающиеся схожие процессы и беспорядки в Европе, – это звенья одной цепи, одного явления — ликантропии разума, двигающегося сегодня в сторону «волка», а не «человека».

Обратный процесс, высшую ликантропию разума, распознать всегда гораздо сложнее. Низшие, малообразованные социальные слои населения Европы и США, разбавляемые сегодня еще более примитивными иммигрантами со всего мира, становятся всё более агрессивными не из-за классовой или исторической ненависти к богачам или угнетателям, а бессознательно подчиняются сложнейшим процессам ликантропии разума, набирающей силу в политической системе, где распадаются рациональные коммуникации, которые только и способны формировать высшую разумную ликантропию. Причины подобных проявлений агрессии, яростного недовольства, нужно искать не в примитивных теориях ксенофобии или столкновения классовых интересов, не в животном вожделении, которое убивает разум, а в глубинной потребности человека осознавать себя в поле разумного, проектного взаимодействия с себе подобными. Потребность быть разумным настолько глубока, что является жизненной необходимостью даже для полудикого человеческого существа, которое стремится хотя бы к минимальной активности разума, чтобы сохранять элементарную полноценность человеческой психики.

Таким образом, ликантропия разума является естественной причиной агрессивности, которая стремительно нарастает, когда в мировой цивилизации разрушаются рациональные коммуникации. В массовом сознании тогда возникают различные формы тоталитаризма, нетерпимости, ксенофобии, репрессий, террора, санкций, культуры «отмены», а хищнический инстинкт всё чаще возвращается в своих самых крайних проявлениях, уничтожая все остатки прежних рациональных социальных связей, в которых разум возводил мировую цивилизацию. Захватывающая мир эпидемия «необъяснимых» массовых расстрелов, самоубийств и прочих диких эксцессов отдельных членов «цивилизованных обществ» имеет в своем основании именно фундаментальную негативную ликантропию разума. В процессе распада рациональности удерживается только мистическое ощущение инстинкта смерти, в котором остаточный шлак разрушенных рациональных коммуникаций пульсирует как полубезумное состояние человеческой души, погруженной в мистерии бога Диониса в предчувствии, в ожидании, в требовании нового, мощного, невиданного возрождения, в пределе — через собственную смерть. «Как можно обновиться, не став сперва пеплом?» — так говорил один из последних философов Запада, к которому мы еще вернемся в конце статьи.

Проблема ликантропии разума для современной цивилизации, втягивающейся в новые темные века, очень серьезна, когда повсеместная и повседневная агрессивность начинает расти с той стороны, с которой массовая цивилизации не способна ей сопротивляться, а именно со стороны неконтролируемых процессов высшей психики. Ведь сублимируются только биологические влечения, то есть процессы низшей человеческой психики, которые не относятся к процессам, взаимосвязанным с формированием рациональной психологии человека. Высшая психика, взаимосвязанная с инстинктом смерти, не может сублимироваться в силу того, что инстинкт смерти – это не биологическое влечение, а трансцендентная по отношению к биологии динамика ликантропии разума. Она может быть либо разрушительной, что всегда связывалось с представлением о «зле», либо созидательной, что и выражает те немногочисленные достижения высших ценностей, за счет которых, собственно, и существует внутренняя взаимосвязь событий мировой истории. Выход из-под контроля разума «хищных» инстинктов человека связан с полным разрушением патриархальной рациональной нормы, понимаемой как сбалансированность высших и низших психических импульсов души. Без опоры на патриархальную психологию, являющуюся необходимым минимумом существования рациональной психологии человека, традиционная мораль становится полностью беззащитной перед агрессией ликантропии разума.

Самый крупный, опасный, разумный «хищник» стремится не к неким конечным социальным целям, а реализует максимальное напряжение своей воли в конструировании долгосрочных рациональных коммуникаций, то есть в проекте мировой цивилизации. Его бессознательной потребностью является сверка своего инстинкта смерти с ритмом разумной воли великого исторического прошлого и выработка на этой основе нового разумного проекта. Этот ликантропический ритм есть онтологический поток времени, который фрактально-топологически и эпигенетически связан с историческими высшими ценностями и эстетической реальностью образов (артефактов) разумной действительности. Последние возвышают человеческий дух своей колоссальной накопленной энергией (избытком), создавая совершенно новый эстетический образ бытия в непосредственном образе жизни человека. Таким образом, первопричиной, первоисточником формирования последовательных исторических высших форм мировой цивилизации является ликантропия разума в своей высшей форме, или инстинкт смерти, как обозначение высшего расового бессознательного, порождающего человеческий разум.

Ликантропия разума в средневековом эстетическом представлении западноевропейского человека выражается в виде оборотней, полулюдей-полуволков. Для их поимки в те времена снаряжались специальные военные отряды, а мифологические образы оборотней встречаются вплоть до наших дней по всей Европе. Эти фантастические представления о возможности трансформации человека в зверя и обратно указывают на реальное содержание психики, периодически способное выходить из бессознательного в непосредственную реальность. Ликантропия разума отображается в мифологической форме буквально во всех эпосах народов мира. Наиболее ярко она представлена в германо-скандинавской культуре в виде берсерков, носивших шкуры медведей, и ульфхеднаров (воинов-волков), которые впадали во время боя в священную ярость, зачастую подогреваемую наркотическими отварами. Некоторые берсерки были так люты, что другие норманнские воины боялись их и, отправляясь в поход, сажали их на отдельный драккар. Если таким воинам удавалось пережить «превращение» в хищное животное и выжить в реальной битве, а затем «вернуться» в человеческий облик, то вопиющие агрессивные повадки постепенно исчезали и «оборотни» переходили в новый, почетный, элитный статус. Эта мифология вырастает из психологической реальности, а её описание может помочь понять на примере отдельной личности, как именно работает процесс ликантропии разума в каждом человеке с учетом индивидуальных и исторических особенностей, то есть с учетом степени причастности каждого конкретного человека к действию высших бессознательных энергий в его душе и, соответственно, в его жизни. Активные, элитарные личности, таким образом, отличаются от остальных людей повышенной ликантропией разума, то есть скоростью и интенсивностью происходящих с ними психофизических процессов агрессии, переизбытком психической энергии, направленной на трансцендентные цели.

Можно, пользуясь устаревшим языком, условно говорить о том, что в основе ликантропии разума лежит ликантропия тела. Однако поскольку мы сразу говорим о Homo sapiens, эта «схема» естественным образом и сразу содержится в понятии ликантропии разума. Мощная, ярко выраженная ликантропия тела и духа является самым минимальным условием для нахождения человека во вневременной высшей касте – кшатриев, воинов. Война и воинская доблесть, как опыт непосредственного тотального экзистенциального столкновения человека со смертью, а также возвышения над ней, есть наиболее полная манифестация инстинкта смерти человека в жизни. Вторичной манифестацией и «трансмутацией» этого трансцендентного инстинкта является сфера создания шедевров мирового искусства (поэтому эстетические артефакты являются наиважнейшими свидетельствами присутствия мирового разума). Люди со слабо выраженной ликантропией разума не способны к таким ярким манифестациям и потому в цивилизованном человеческом обществе всегда занимают более низкие социальные страты. Они могут «подняться» наверх только во времена цивилизационного упадка, расовой катастрофы. «Во времена упадка преуспеть несложно», — гласит японская мудрость. Высшая, мощная ликантропия присуща только высшей элите воинского сословия, переходящей со Временем на уровень брахманов (философов, правителей), которые через опыт личной смерти, личной бездны, столкнулись с трансцендентной мерой жизни, основой их высших ценностей.

Расовое поле патриархальной психологии человека определено тем, что оно создается наиболее крупными или опасными «хищниками», настолько могущественными в реализации своей воли к власти, что это могущество оказывается достаточным, чтобы законы установленного ими разумного права соблюдались в последующие века. Здесь можно указать на яркий пример сильных личностей эпохи европейского Возрождения, которые реализовывали в своей воле к власти высшие ценности, утверждая ею то, что производили великие художники, писатели и скульпторы той исторической эпохи. Однако психологический заряд высших ценностей, который производит эпоха аристократии, постепенно иссякает во времени, то есть истощается топология объективного разума, постоянно взрываемая в бессознательном приступами низшей ликантропии, пока, наконец, в процессе расовой катастрофы она не выходит из-под контроля и начинает распадаться до первоначального хищнического инстинкта.

Совершенно неразумно винить кого-то конкретно в происходящих коллективных бессознательных процессах, оценивая его субъективный мир исключительно как зло, наивно пытаясь объявить это зло банальным, отменить, предать забвению, а то и «исправить». В современной массовой цивилизации эпохи расовой катастрофы существуют большие проблемы с определением «добра» и «зла», где они порой сливаются до неразличимости. Сегодня быть разумным, увы, означает быть «по ту сторону добра и зла» — то есть воспринимать амбивалентность человеческой ликантропии разума как непосредственную реальность. Ведь так называемое «добро» – это не какая-то религиозная мифология или социальная инфантильная болтовня о толерантности; оно исторически вырастает из самой гущи зла, из описываемых здесь процессов всеобщей ликантропии разума.

Исторический цивилизационный процесс можно грубо описать как процесс подчинения мелких хищников – более крупным. Крупный хищник, в отличие от мелкого хищника, потому и представляет собой персонифицированную ликантропию разума в высшем смысле, что обнаруживает в мире высшие ценности, некую трансцендентную меру, по отношению к которой конечные земные и биологические блага воспринимаются как бессмысленные, как ненужный мусор бытия, отнимающий, распыляющий внутреннюю энергию. Внутреннее бесстрашие (избыток внутренней энергии) инстинкта хищника рано или поздно сталкивается с таким содержанием мира, которое превосходит любую его силу и внутренний избыток. Эта новая трансцендентная мера внезапно выступает из онтологического потока времени, становясь границей, очерчивающей новый фрактально-топологический горизонт жизни и мира. Тут-то Человек и перестает быть бессознательным «хищником», осознает конечность своего бытия (своих сил, своей воли к власти) и обретает разум. Если такого события, столкновения с неким «обуздывающим высшим» и его признания, не происходит, то крупный хищник движется в своем самостановлении по «беспределу», неизбежно погибая от тех самых превосходящих трансцендентных сил, постигнуть значение которых для собственной судьбы он так и не сумел. Впрочем, великие люди никогда не погибают напрасно. Их смерть работает на обнаружение и артикуляцию той самой трансцендентной меры, которая будет положена их соратниками или последователями в основание новых рациональных коммуникаций, нового разумного проекта бытия.

Чтобы понять психологическое состояние человека, который сломил в себе самые агрессивные инстинкты, мы можем вспомнить, чему учил Платон в своей гносеологический системе ценностей. Платон утверждал, что второе психологическое состояние в процессе развертывания мира идей человек переживает в психологическом сознании «воина», то есть в атаке хищного инстинкта на самого себя, то есть на максимуме ликантропии разума. Это состояние может возникнуть только в изолированной системе, где наиболее крупные хищники возгоняют свой хищный инстинкт к чему-то такому, к некоей трансцендентной границе, которая находится за пределами их естественной биологической агрессии, превосходит её и становится фрактально-топологическим узлом откровения и тайны «разумного мира». Именно с кастовой организацией лигаристических союзов, подобных спартанским союзам, Платон и связывал эту реальность государства и права в патриархальной психологии человека.

При оценке субъективных побудительных мотивов великих полководцев, политиков, творческих порывов великих художников и ученых мы должны всегда иметь в виду процессы ликантропии разума, в которых формируется и становится максимальной воля к власти определенных высших ценностей. Они вырастают из необходимости преодоления предельного цинизма крупных «хищников», который, например, демонстрировал Цезарь Борджиа своей абсолютной беспринципностью как в сексуальной жизни, так и в политических интригах. Это нечто противоположное тому мелкому цинизму бизнесменов и интеллектуалов нашего времени, который доминирует в современной массовой культуре, где практически отсутствует разумная воля в системе низших ценностей. Разрушительный цинизм или нигилизм инстинкта смерти (зла), максимального усилия разумной воли, сталкивается с волей себе подобного и в этой смертельной борьбе формирует исторические откровения разумного мира. Именно высшие бессознательные начала психики человека определяют его судьбу и ход мировой истории, тогда как низшие психические импульсы влечений, которые легко сублимируются в социальные связи, не определяют ни общего исторического развития, ни сколь-нибудь судьбоносного хода любой «частной жизни».

Становление рациональных коммуникаций происходит в истории мировой цивилизации в качестве преодоления нисходящего тренда ликантропии разума, которая периодически обостряется в человеческой душе вследствие исчезновения патриархальной нормы жизни. Последняя, в отличие от матриархальной психологии, где центральным является инстинкт самосохранения, всегда формируется высшей психической энергией, связанной с инстинктом смерти. При этом не принципиально, какой пол человека в системе патриархальной и матриархальной психологии мы рассматриваем: мужской или женский, поскольку патриархальная психология формируется универсальной психической нормой, где примат разума над человеческой душой характеризует понимание происхождения человека из начала бытия, которое имеет трансцендентную, а не биологическую основу. Сегодня в качестве этого трансцендентного начала бытия начинает выступать Время, и поэтому патриархальная норма психической жизни человека будущей модели мировой цивилизации должна будет формироваться воздействием трансцендентной сущности Времени на его бессознательные процессы ликантропии разума.  В этом свете можно увидеть, как эстетическая интуиция последнего разумного цивилизационного проекта Запада размещает на фронтонах символов-артефактов своих высших ценностей (соборов, башен, государственных зданий) огромные циферблаты часов как указание на  преемственность трансцендентной меры мира – от Бога ко Времени.

Философская мысль издревле и совершенно верно ставит касту воинов, обладающую особым психотипом и определяющую действие рассудочных правил и установлений в государстве, в зависимое положение по отношению к касте философов, выражающих в государстве разумную волю, власть. Ведь этот мир, власть суть обратная сторона войны, то есть моральный договор между субъектами, которые сломили в своем бессознательном движении психики агрессивный инстинкт хищников, направили его на высшие цели, создали устойчивую систему развития своей разумной модели, которая в то же самое время является новой парадигмой эстетического восприятия реальности. Известные высшие этические формулы философов: «Война есть отец всего» (Гераклит), «Подлинный мир всегда есть победа в войне» (Ницше) и др., таким образом, есть разумное отображение инстинкта смерти. Этот «мир» есть форма эстетического сознания, так называемая «объективная реальность» фрактально-топологического целого разумной действительности, то есть непосредственное содержание фрактальных и интегральных элементов разумных импульсов воли, связывающих и возвышающих восприятие в определённом «ключе», «тензоре» единой «картины мира». Эстетическая картина разумного мира есть результат перманентной войны между расовым бессознательным (инстинктом смерти) и подавляемыми им биологическими влечениями (в том числе и прежде всего инстинктом хищника) и господство той или иной разумной модели их взаимодействия.

Воля, волевые импульсы – это всегда мощный и таинственный ответ психики на самый высокий уровень риска для жизни, опирающийся на нечто, превосходящее ее непосредственную биологическую ценность. Воля бодрствует как ликантропия разума под перманентным воздействием инстинкта смерти. В массовом же социуме человек редко чем рискует, и потому любые «рискованные моменты» в жизни массового человека оставляют в его психике неизгладимый «след». Поэтому-то в современном мире массовых ценностей основные «герои» — это люди, способные рисковать и жертвовать собой ради защиты слабых, а «анти-герои» – это люди уголовного или нигилистического типа, презирающие социальную мораль. Эти «герои» и «анти-герои» суть мелкие хищники из «современного спектакля», которые постоянно напоминают массовому сознанию о ликантропии разума, но не со стороны высших ценностей, а со стороны факта их отсутствия в непосредственном образе жизни человека в наше историческое время (они переместились, были спроецированы в область социальной мифологии, на телеэкраны, во всевозможные инфантильные конструкты, фэнтези, комиксы и т.п.). Для производства высших ценностей риск собственной жизни – это минимальное требование для непосредственного возникновения и действия разумной воли. Максимальный же уровень риска, который и создает разумный импульс воли, – это осознание целей, лежащих за пределами жизни, то есть за пределами эмпирического чувственного восприятия (мы называем их трансцендентными, проистекающими из присутствия в жизни онтологического потока времени). Максимально опасное для человека – это быть вовлеченным в чистое откровение непостижимого начала бытия, когда оно еще совсем не обжито «человеческим» опытом культуры. Опасно это потому, что прежнее «человеческое» сжигается здесь максимальной агрессией саморазрушения, направленной на себя, не имеющей выхода на новые конечные человеческие цели, которые, однако, постоянно присутствуют в бессознательном модусе психики как что-то сверхчеловеческое, будущное. Ликантропия разума и есть этот внутренний максимальный риск, опасность, перманентное балансирование бытия на краю бездны ничто (мы называем этот бессознательный процесс инстинктом смерти). «Высший человек» в этом смысле всегда опасен, и прежде всего для самого себя.

В современной науке редко анализируется предчеловеческое (уже не животное, но еще не человеческое) состояние «нелюдя», так как в базисе науки отсутствует достаточное экзистенциальное напряжение и необходимость личного риска в решении фундаментальных вопросов происхождения и бытия расы Homo sapiens. Но Время рано или поздно заставит Человека заново взяться за эти вопросы и  ответить на них. Из этого состояния «нелюдя», которое само по себе уже проблематично, напряженно, агрессивно, еще предельно несвободно, но несвободно уже на иной лад, чем у приматов, детерминированного уже не только животными инстинктами, рождаются зачатки речи, невиданной еще в животном мире системы разума и языка, которые являются главным отличительным свойством человека от самого начала его возникновения и до настоящего дня. Возникновение языка можно уверенно считать главным маркером, симптомом, обозначившим принципиальный разрыв Homo sapiens со своим животным началом, условное «высвобождение» из него, превратившееся в последующем филогенезе в систематический выбор и эпигенетический код (сущность), что потребовало предварительного колоссального усилия по разрушению привычных биологических кодов, инстинктов, программ и т.п., осуществить которое могла только максимальная аутоагрессия хищника. Это было долгое, темпоральное, то есть развернутое во времени, разрушение и переход, открывшие новое, невиданное, внутреннее пространство разумного мира. Человек парадоксальным образом выбрался из трехмерного внешнего мира во внутреннее пространство четвертого измерения – Времени. Выражаясь религиозно: с точки зрения животного (бессознательной, конечно), его естественное неразумное состояние есть рай, а возникновение сознания есть разверзание ада; с точки же зрения Человека всё обстоит ровно наоборот: животное, неразумное состояние есть ад, низшее состояние, а обладание сознанием есть рай, высшее состояние.

В современном исламе, в мусульманских, азиатских и африканских странах, прямо сейчас можно наблюдать цивилизационные «качели» ликантропии разума. В этих странах еще в значительной мере сохранился патриархальный дух, который не до конца сжег свою расовую энергию. Здесь не прекращаются как попытки (вос)создания самобытных цивилизаций (движение вверх), так и всевозможных уголовно-террористических анклавов (движение вниз). Но как бы ни складывалась борьба этих двух течений в любой этно-религиозной парадигме, можно смело утверждать одно: разумный дух мировой цивилизации рано или поздно одержит победу над животными проявлениями зверства, направив его энергию в конструктивное русло высших ценностей. В противном случае человек-хищник уничтожит себя, а разум проявит себя в онтологическом потоке времени как трансцендентный механизм самоуничтожения Человека.

Что значит «обращение хищного инстинкта на себя»? Это сложная и специальная тема, которую нелегко раскрыть, но в которой можно указать на некоторые ориентиры. Очевидно, что не каждый человек способен воткнуть себе в живот острый меч, как это должен был сделать римский патриций или самурай в тот момент, когда чувство долга оказывается выше ценности его человеческой жизни. Для такого состояния психики должна существовать соответствующая среда, в которой определенная система высших ценностей ставит человеческую жизнь значительно ниже чувства долга и чести. Японцы, например, потому и полагали себя «высшей расой» в среде других восточных народов, что, в отличие от них, обладали самым развитым опытом существования лигаристических союзов. Однако существование любых лигаристических союзов имеет ограниченное время в истории, поскольку, истратив свой потенциал воли к власти, они исчезают во Времени, оставив лишь опыт традиции своей высшей культуры. В проявлениях высшей воинской культуры можно найти примеры высочайшей воинской доблести, а также прямые указания на то, что обладание оружием есть свидетельство причастности к радикальной субъектности, что «путь воина есть путь смерти», что «воин – это воплощенная смерть». В этом смысле любое Оружие есть экстериоризация человеческого инстинкта смерти и, следовательно, ликантропии разума, а философия оружия должна стать прикладной дисциплиной в будущем новом проекте мировой цивилизации.

Ликантропия разума обеспечивает восходящее движение духа в двух основных (и условных) базисных формах лигаристических союзов: Церкви и Армии, которые на самой ранней стадии становления новой модели мировой цивилизации представляют собой неразличимое единство. Мировая цивилизация начинается именно с этих цивилизационных институтов, как её системообразующих центров, раскрываясь на пике своего проекта в виде могущественного государства. Нисходящее движение духа происходит в процессах расовой катастрофы, когда первой принимает на себя разрушительный удар ликантропии разума именно Церковь (которую люто ненавидит и сразу разрывает на части высвобождающийся из оков цивилизации «зверь», «дьявол» и т.п.). Расправиться с Армией, второй из коммуникационных систем расовой психологии, этому зверю уже гораздо сложнее. Потому что разумное начало человеческой души, если ее лишить веры в высшие ценности, манифестируемые условной Церковью, отступая, одновременно начинает концентрироваться в коммуникационном пространстве Армии, где возникают все предпосылки для формирования нового лигаристического союза, то есть начинается накопление новой энергии духа для развития принципиально новых основ мировой цивилизации. Именно здесь становится крайне актуальной идея Гераклита: «Начало всего – война» и открывается её глубина.

Философ – это всегда «бывший» воин, который потому больше не стремится к обычной внешней, экстериоризированной войне, битве, что постоянно сражается в войне духовной, удерживая внутри себя максимальные противоречия своего Времени. Поэтому же великая философская мысль всегда актуальна, если рассматривать ее содержание в контексте новейших идей развития мировой цивилизации, то есть во фрактально-топологической перспективе. Когда во время расовой катастрофы основы религии или Церкви разрушаются, расовое бессознательное неизбежно перетекает в дух военизированного лигаристического союза, где ликантропия разума только одна и может снова начать работать «вверх». Временное отступление разумного духа от философов, выработавших в своем мышлении ресурс прежнего разумного проекта, к касте воинов с фатальной неизбежностью активирует инстинкт смерти и переводит прежний «мир» в состояние «войны».

Война, таким образом, есть форма проявления ликантропии разума в реальной истории мировой цивилизации, и, соответственно, каждая конкретная война может иметь два совершенно разных фазовых значения, или модуса, в топологии исторического времени для того или иного народа, а также для того или иного субъекта, участвующего в военных действиях. Война может указывать как на процесс распада рациональных коммуникаций, так и на возникновение их новой формы, модели. В первом случае это будет происходить как редукция инстинкта смерти к инстинкту хищника, а война в этом модусе будет носить черты звериной, алчной, хищной и бессмысленной бойни, проводимой всеми видами имеющегося в наличии, как правило, старого оружия. Во втором случае будет происходить процесс трансформации, возгонки высвобожденного (из-за угасания и разрушения прежних высших ценностей) инстинкта хищника в еще более глубинный инстинкт смерти, а война с этой стороны будет носить характер очищения, бескорыстного служения, формирования хладнокровного ратного умения, создания новых видов оружия. Этическая проблема жестокости, в том числе и жестокости на войне, — это тоже проблема соотношения человеческого и животного в человеке. Первый вид, или нисходящая фаза войны, возникает во время распада мировой цивилизации и погружения её в очередные темные века, когда война становится тотальной, войной «всех против всех», а человеческая мораль деградирует в ней до самых последних животных зверств. Второй вид, или восходящая фаза войны, возникает во время становления новой модели мировой цивилизации, когда молодые хищники собираются в зачаточные структуры лигаристического союза с целью установить новое господство за счет максимального риска перед лицом новой трансцендентной меры, будущей основы их разума. Последняя как раз и выступает подлинной трансцендентной причиной войны, в процессе которой высвобожденный инстинкт хищника сплавляется с прошлым, гибнущим в этой войне разумным проектом, порождая тем самым фрактально-топологическую связь мировой истории, углубляя, возгоняя еще далее вниз инстинкт смерти, возвышая, возгоняя еще далее вверх человеческий разум.

Военные парады, которые регулярно проводились в СССР и регулярно проводятся в новейшей истории России, – это историческая мистерия становления новейшей политической системы лигаристического союза, начало новой модели мировой цивилизации, когда потенция ее возникновения доказывается не слабоумной идеологической болтовней, а реальной угрозой уничтожения человечества, если оно не возвратится к началам рациональной психологии. И дело здесь не в русских, которых сейчас пытаются винить во всем слабоумные западные интеллектуалы, а в живом духе расы Homo sapiens, который непосредственно владеет процессами мировой цивилизации. Разумная воля новых политических сил всегда направлена на утверждение высших центров бессознательной психики человека, несмотря на то что эти центры обладают крайней разрушительной силой, поскольку всегда сопряжены с новизной откровения трансцендентного мира.

Называя источником высшего расового бессознательного Homo sapiens инстинкт смерти, мы указываем на высшее проявление ликантропии разума в психике господствующей элиты в периоды поступательного развития мировой цивилизации. Сегодня, прямо сейчас, когда все знакомые и отработанные звенья западноевропейской цивилизации «посыпались», этот суровый дух мировой истории стал угрозой тотального уничтожения человечества, если оно не найдет политических механизмов для построения новой модели мировой цивилизации. Угроза эта исходит прежде всего от западного мира, вошедшего в терминальную стадию расовой катастрофы, что выражается в постоянном развязывании им локальных войн, а также реальной угрозой развязывания на планете третьей мировой, ядерной войны.

Шопенгауэр и Ницше первыми заговорили о «злой мировой воле», которую мы предлагаем называть инстинктом смерти, поскольку именно этот «трансцендентный инстинкт» самым парадоксальным образом и предельно отважно «движется» вниз, в сторону «зла», в направлении еще одной из величайших загадок мира и природы: возникновения живого из мертвого. Это самое опасное и самое длительное возвращение всегда фрактально в механическом времени (на фоне иллюзорной непрерывности развития традиционной культуры) и топологично в сакральном Времени (как связанность череды трансгрессивных разрывов в подлинном разуме). Мировая цивилизация в своем движении всегда углубляет эту меру «зла» (и разрушительную мощь имеющегося к применению оружия) не потому, что человек по своей «слишком человеческой» прихоти якобы стремится делать «зло», или какие-то коварные мифологические силы «дьявола» толкают его на это, а потому что разумное познание мира всегда разрушительно для традиционных человеческих представлений о мире, так как основано на ликантропии разума или на аутоагрессии инстинкта смерти. Плата за процесс постоянного возвращения к глубинам своей расовой памяти очень высока: но если религиозное сознание стремилось ограничить этот процесс возвращения бессознательного к расовой памяти человечества традиционными представления о существовании бога, то в наше время эти ограничения практически сняты в новейших идеях развития мировой цивилизации. Вместе со снятием всех ограничений возникает и обратный процесс: ничто не требует внимания к этим расовым воспоминаниям, которые на бессознательном уровне контролируют меру суровости действия духа в человеческой душе. В результате, начинается регресс человеческой психики, когда ее высшие слои перестают напрягаться, то есть прерывается процесс производства тензоров воли к власти, и, как следствие, исчезает пространство мировой цивилизации. Этот регресс выражается в том, что человек начинает обратное движение в своей рациональной психологии: от разумного человека – к хищному примату. При этом все достижения материальной культуры до поры до времени не только не исчезают, но и бесконечно усложняются, если учесть стремительный рост научно-технических достижений и бесконтрольного потребительства в современной псевдоцивилизации. Однако, нужно ясно осознавать, что   судьба любой материальной культуры принадлежит тому разумному проекту, который её создал, и, соответственно, при деградации такого проекта созданная им «материя» неизбежно превращается в прах или застывшие безжизненные артефакты, расшифровать и вдохнуть жизнь в которые может только новый разумный проект.

Любой смертельный конфликт между людьми есть результат действия в их душе ликантропии разума, которая производит насилие над другими, как над собой. Однако нас интересует в основном феномен мировых войн, который имеет непосредственное отношение к развитию и судьбе мировой цивилизации. Мировые войны есть экстериоризация инстинкта смерти в движении разумного духа, приводящая к глобальному изменению традиционного быта народов, сопровождающаяся гибелью множества людей, государств и империй. Во время мировой войны происходит перестройка (на основе сопричастности разумному духу мировой истории) и новая инициация (лат. initiatio «посвящение; совершение таинства») разумно-волевых тензоров высшего расового бессознательного в их принципиально новых сознательных проекциях на эстетическую и этическую картину происхождении мира и человека, то есть появление принципиально нового понимания этого происхождения, и, как следствие, их сущности, реальности и перспектив.

Война любого рода есть не что иное, как ликантропия разума, запускающая принудительное продолжение негэнтропийного вектора психики в случае чрезмерного торможения или редукции её развития со стороны её низших биологических влечений.  Непосредственно перед мировой войной действие человеческого  инстинкта смерти (вся мощь агрессии высших слоев психики, порождающая разум, как управляемый баланс внутренних сил), на котором строилась прежняя модель мировой цивилизации, постепенно ослабевает, распадается, отступает к животному инстинкту хищника, вновь запуская, выпуская наружу экстравертные механизмы радикальных внутренних, интровертных конфликтов и противоречий, выливающиеся во всё более смертельные столкновения людей (войну), выбравших ту или иную сторону, парадигму, перспективу в процессе становления новой модели цивилизации (мира). Таким образом, «новый мир» возможен только как результат «войны», как победа нового, еще более мощного баланса, еще более мощной аутоагрессии инстинкта смерти (самоуничтожения), порождающего новый уровень Разума (проекта развития).

Нужно отдать должное последнему философу Запада – Фридриху Ницше, чьи идеи наиболее близки к изложенным в настоящей статье. Они и до сих пор не встречают адекватного восприятия, потому что, несомненно, принадлежат к чаемой им «философии будущего». Субъективно-рациональная конструкция мышления – «высшие ценности» в наиболее совершенном виде была сформулирована в философии Ницше, в которой он постоянно рассуждал о «хищной» природе человека, как подлинной причине возникновения разума (как самообуздывающей человека силы). Он делал это на основе исторических знаний, концентрировавшихся вокруг раннего периода истории древне-греческой культуры. Разумная действительность, по Ницше, есть производная и эстетическая сторона первозданной бездны, которая отнюдь не статична в своем качестве «ничто» или «небытия», а представляет собой максимально динамичную психическую структуру самостановления и самоотрицания (блестящая формула Ницше: «человек – это неопределившееся животное»), проявление которой было названо им нигилизмом. При этом нигилизм по отношению к «высшим ценностям» носит как разрушающий, так и подготовительно созидающий характер.

Самое глубокое понимание этой высшей части человеческого бессознательного сформулировано в философии Ницше как «воля к власти» или «воля к мощи», парафразом к которой может выступать предлагаемый нами термин «ликантропия разума». Именно «воля к мощи» порождает в сознании феномен Разума в его высшем (философском) понимании, т.е. как перманентно новое понимание себя и мира, разрушающее прежние представления, но застывающее затем в виде новых представлений. Разум постоянно превращается в обыденный рассудок под перманентным воздействием других частей человеческого бессознательного, противостоящих «воли к мощи», а именно: всего набора чисто биологических, «человеческих, слишком человеческих» влечений. Для последних он использовал такие определения, как «воля к небытию», «последний человек», реактивность, рессентимент, декаданс и пр. (все низшие, слабые психические комплексы и влечения). Таким образом, Ницше отказывает рассудку и разуму в самостоятельном бытии, указывая на его вторичность и неразрывную связь с порождающей его волей к мощи; он утверждает разум как естественное и непосредственное следствие, как проявленность воли к мощи в сознании и как нерушимое с ней единство. Задача философии Ницше – это осознание «воли к мощи» как центрального и высшего бессознательного комплекса, направленного на прирост силы и энергии человеческой психики, трансформация сознания в мощный инструмент их поддержки и развития. Такая переориентировка сознания на волю к мощи и превращает его, в нашем понимании, в Разум — внутреннюю, перманентную, сознательную переоценку ценностей.

Только слабоумие современной либеральной мысли может отнести поставленные Ницше философские проблемы «ликантропии разума» к области психической иррациональности или патологии. Белокурая бестия, согласно Ницше, должна трансформироваться не в Зверя Апокалипсиса, а в Сверхчеловека, который этого зверя оседлает и заставит работать на общее благо. «Ранее в подвале у меня жили дикие злые псы, но вот стали они прекрасными певуньями». «Не в том опасность для благородного, что станет он добрым и слабым, а в том, что станет он насильником и разрушителем». Аналогичными размышлениями и сильными образами проникнуто буквально всё творчество Ницше.  Кроме того, мысль Ницше, следуя традиции своего учителя – Гераклита, перманентно связывает идею Войны (принцип всего сущего, агон) с «доброй» Эридой, понимаемой как космическая добродетель. «Должно знать, что война всеобща, а справедливость есть вражда, и что все происходит согласно вражде» (Гераклит). «Вы утверждаете, что благая цель освящает даже войну? Я же говорю вам: благо войны освящает всякую цель» (Ницше).

Ницше утверждает, что само мышление – это мужество и война, что познавать – значит скакать на коне между смертью и дьяволом, испытывая на прочность все вещи и все идеалы. «Мужество, лучшее смертоносное оружие, мужество нападающее которое даже смерть забивает до смерти, ибо оно говорит: так это была жизнь? Ну что ж! Еще раз!» Ницше всем своим читателям и последователям желает великой опасности исследования глубин и вершин, великого страдания от разрушения привычных представлений и устоев жизни. Война есть самое опасное действие и потому самое позитивное и необходимое явление для становления высшей культуры. Война постоянно используется Ницше и как метафора, и как психологическая реальность философа, потому что философ прежде всего воин в битве смыслов и ценностей (иначе он просто болтун и лжец). Вот, например, вступление Ницше к книге «Сумерки идолов»:

«Это маленькое сочинение – великое объявление войны. Только излишек силы служит доказательством силы. – Переоценка всех ценностей, этот вопросительный знак, столь черный, столь чудовищный, что он бросает тень на того, кто его ставит, – такая роковая задача вынуждает каждое мгновение выбегать на солнце, стряхивать с себя тяжелую, ставшую слишком тяжелой серьезность. Тут хорошо всякое средство, тут всякий “случай” – счастливый случай. Прежде всего война. Война всегда была великой находкой всех сокровенных, ставших слишком глубокими умов; даже в полученных ранениях заключена целебная сила. Издавна моей любимой поговоркой было изречение, происхождение которого я утаю от ученого любопытства: “Души крепнут, добродетель расцветает от ран”».

Мысль Ницше постоянно направлена на объективацию и направление ликантропии разума «вверх», на созидании новых высших ценностей, которые без этой ликантропии возникнуть не в состоянии. Философская мысль о главенствующей роли насилия в образовании государства прозвучала уже у одного из первых учителей Ницше, — Шопенгауэра: «Все князья были первоначально победоносными вождями и долгое время властвовали в этом качестве». Ницше продолжает эту мысль, считая, что могущественные представители человеческого рода, его лидеры, являются по природе своей хищниками и если «сходятся, то случается это лишь в перспективе общей агрессивной акции и общего удовлетворения их воли к власти». «Я употребил слово “государство”; нетрудно понять, кто подразумевается под этим – какая-то стая белокурых хищников, раса покорителей и господ, которая, обладая военной организованностью и организаторской способностью, без малейших колебаний налагала свои страшные лапы на, должно быть, чудовищно превосходящее ее по численности, но все еще бесформенное, все еще бродяжное население». В сегодняшней либеральной идеологической парадигме такая философия находится под негласным табу, будучи доступной только в специальной биолого-антропологической литературе как одна из возможных гипотез.

Тема агрессии и насилия, как неизбежных спутников ликантропии разума, разрабатывалась в современной либеральной мысли подробно и многократно, а такие известные западные авторы как Беньямин, Кожев, Жижек, Арендт, Агамбен и многие другие посвящали этой теме специальные исследования, смысл которых в самых общих чертах сводился к гуманистической критике любого проявления агрессии или насилия как такового. Банальное (субъективное) насилие они противопоставляли глубинному (сущностному, объективному). Различали мифологическое (правоустанавливающее) и божественное (сакральное, чистое, ритуальное, праворазрушающее) насилие. Располагали эти «злые» темы в различных диалектических координатах Цели и Средства, где насилие относили скорее к средству, инструментарию власти. Пытались остановить исторический круг Насилия, «окончательно» из него выйти, преодолеть, оставить в прошлом. Разделяли между собой понятия власти, авторитета, мощи, силы, агрессии, насилия, обосновывая их принципиальную семантическую разнородность. Стремились утвердить идеал изначально доброй сущности человека и требование ненасильственной власти в дальнейшей истории человечества. Все эти интеллектуальные кульбиты мысли, с нашей точки зрения, пытаются — каждый на свой лад — отрицать ликантропию человека, то есть лишить его понимания основ своего высшего бессознательного, то есть окончательно лишить его разума.

Стоит ли после этого удивляться, что ликантропия разума начинает приобретать в странах победившей либеральной демократии наиболее иррациональные и звериные черты. Здесь можно указать только на возрождение в них идеологии неонацизма (пышнее всего расцветающей на современной Украине), которая прославляет витальные, кровожадные инстинкты хищника. Её последователи воображают себя могучими, дикими существами, опасными зверями, которые находятся «по ту сторону добра и зла», за рамками всякой морали и нравственности. Здесь процветает маниакальный психоз предельного садизма, удовольствие от убийств. Ницше ужаснулся бы такому очередному фашистскому прочтению своей философии. Усмирить этих «белокурых бестий», не знающих никакой связи с высшими ценностями мировой истории, можно только так, как обычно усмиряют бешеных собак: еще более мощным насилием, высшей ликантропией разума. Но это как раз и означает неизбежность Войны как столкновения двух противоположных психических потоков единой ликантропии разума.

Далее по тексту будут использованы исторические примеры из новейшего Времени мировой цивилизации, которые помогут осветить наши идеи и подходы. В их перспективе краткому анализу будут подвергнуты три основные политические формы распада западной модели мировой цивилизации – большевизм, фашизм и либерализм. Каждая из них обладает своими формами и своей цивилизационной фазой ликантропии разума.

Большевизм, фашизм и «победивший» современный либерализм, несмотря на всю свою идеологическую непримиримость (каждый в этой троице считал другую пару идеологий своим злейшим врагом) возникли в процессе расовой катастрофы, когда рациональные коммуникации мировой цивилизации (запада) фактически рухнули. Все они, после «победы» Науки над христианскими ценностями, стали опираться на общую биологическую теорию эволюции, то есть на «научное» представление о том, что разумный человек уже «произошел», «состоялся» и что далее, в исторической перспективе, будет происходить его «устойчивое развитие» в направлении научно-технического прогресса и экономического процветания, что приведет к окончательной победе его «доброй» человеческой натуры над «злыми» звериными инстинктами. Однако все эти три политических направления, несмотря на, казалось бы, совершенно разные идеалы цивилизационного развития, в своей реальной истории в полной мере продемонстрировали ликантропию разума, выразившуюся в самых разнообразных актах насилия, агрессии и войны.

Сегодня, в современной интеллектуальной среде победившего либерализма, обслуживающей исключительно низшие ценности массовой культуры, легко поднимается истерика по поводу «негуманности» только двух политических систем (фашизма и большевизма), с которыми тут же соотносится любое проявление насилия или агрессии. Эта ангажированность мысли не позволяет понять сути прошлых и настоящих исторических явлений, последние из которых представляют собой наступление темных веков мировой цивилизации в силу нисходящей ликантропии разума, при которой разрушение разумной меры как выражения психической нормы человека неизбежно влечет за собой неконтролируемый рост иррациональной агрессивности. Сегодня либерализм в своем слабоумии и по праву «победителя» топчется на исторических обломках политических систем фашизма и большевизма, опустив подлинные проблемы человека на уровень живота и ниже. Однако ликантропия разума работает в бессознательных глубинах  человека независимо от его рассудочных представлений о себе, время от времени выходя на поверхность «внезапными» эксцессами маниакальной жестокости, массовых убийств и локальных войн. Более того, помимо этих агрессивных частностей, весь мир подспудно приуготовляется к еще одной всемирной бойне, всемирной войне, которая должна поставить точку в расовой катастрофе прежней модели мировой цивилизации и дать начало её новой модели.

Исключительная живучесть либеральной системы ценностей по сравнению с большевизмом и фашизмом объясняется тем, что либерализм никогда не утруждал себя пониманием процессов мировой истории, всегда был самым поверхностным и примитивным образом мысли, лучше всего соответствующим процессу расовой катастрофы и выражающим её. Английский эмпиризм был базой наивных представлений о разуме как «вечном» существе материи, которые весьма близки к инфантильному состоянию человеческой души. Ведь и сама биологическая теория происхождения человека также возникла в системе ценностей английского эмпиризма, то есть в системе, в которой разум открылся душе лишь в зачаточном состоянии, да так и застыл в наивности своей веры, став устойчивым оплотом сегодняшнего всемирного инфантилизма. В результате воздействия этой самой примитивной системы либеральных идей и «ценностей», патриархальные традиции всех народов превращаются в мертвые декорации, лишенные своей национальной воли. Структурируясь в производственные и потребительские процессы технократической цивилизации, либеральные идеи стали саморазрушительной мифологией современного разума. Либеральные басни о некоем всеобщем прогрессе предельно обманчивы и лицемерны, потому что ликантропия разума за кулисами этого «общества массового спектакля и потребления» неумолимо работает вниз, возвращая человека в животное состояние, что неизбежно и уже в скором Времени приведет к разрушительным и истребительным войнам между «освобожденными» от разума анклавами хищников. Другими словами, пиррова победа либеральной системы ценностей в политической модели современной массовой цивилизации является следствием расовой катастрофы и минимального присутствия разума в человеческой душе. Попытки же видеть что-то разумное и прогрессивное в усилиях руководителей транснациональных компаний, «большого бизнеса», давосского форума, бильдербергского клуба и прочих либеральных собраний, о чем сегодня рассуждают буквально все западные интеллектуалы, отображают их тотальное неразумие, поскольку в действиях современных западных транснациональных и глобалистских кругов полностью отсутствует момент трансцендентного риска воли, что рано или поздно приведет создаваемую ими торгово-финансовую систему к закономерному краху.

Возвращение хищнических форм человеческой агрессии, которые для разумного человека являются патологическими, наблюдавшиеся в фашистском и большевистском режимах (а также в режимах китайского маоизма и кампучийских красных кхмеров), было связано с нисходящей работой ликантропии разума, с необходимостью «высвобождения» и «перемалывания» хищных инстинктов новых варваров для зачаточных движений разумной воли нового исторического цикла. Если бы этих мировых событий на периферии распадающейся (про)западной мировой цивилизации не произошло и человечество без кровавых потрясений прошлого века плавно пришло бы к торжеству либеральной системы ценностей, то деградация разумной человеческой психики до племенной системы биологических влечений (для анализа которых возникла психоаналитическая теория их вытеснения и сублимации) грозила бы стать совершенно неуправляемой, полностью разрушая всякое присутствие разумной психической нормы в человеке. Утверждение либерализма и «конец истории» неминуемо совпали бы, но не как торжество и победа «вечного мира» (пресловутый принцип «либеральные демократии между собой не воюют»), а как окончательное и вне-историческое разложение и крах западной цивилизации.

Инерция распада западноевропейской цивилизации ограничена во Времени, поэтому рано или поздно варварство человеческой души, лишенной разумного духа мировой истории разрушит её иррациональные социальные связи и финансово-экономический базис. Таков закон развития процессов расовой катастрофы, когда буферная цивилизация (США), социальные связи в которой направлены на поддержание максимальной задержки распада механически-неразумного существования массового социума, постепенно разрушается из-за исчезновения воли к власти, то есть разумных импульсов человеческой души. При этом огромный вал нового абстрактного знания, которым живет буферная цивилизация, имитируя в этом знании «разум», в действительности следует относить к инстинктивной попытке неразумного человеческого существа спрятаться от воздействия нового характера разумной действительности за разного рода наукообразной информацией.

Процесс мировой истории определяется ликантропией разума, которая разрушает любые традиционные основы (архаичные, религиозные, научные, иные). При расовой катастрофе расовое бессознательное стремительно перетекает в военизированный дух нового лигаристического союза, где ликантропия разума только и может снова начать работать «вверх». Этого знания не было у европейских фашистов, когда они принимали решение о нападении на Советский Союз, в котором происходили сложнейшие и совершенно иные процессы ликантропии разума (либералы называют их репрессиями и геноцидом собственного народа). Высшая разумная психика человека не может существовать без ориентации на духовные начала, и если религиозное сознание ликвидировано как проявление «враждебного класса», то дух в глубинах высшей психики «отступает» к духу войны в целях формирования новой стратегии своего мирового присутствия. Военный удар фашистского Запада по большевистскому Советскому Союзу поставил народы последнего на грань смертельной опасности, риска физического уничтожения, что позволило сформировать новые формы лигаристических союзов, развернуть ликантропию разума «вверх», заложив тем самым основы новой будущей модели мировой цивилизации.

В идеологическом и военном конфликте между Советским Союзом и фашистской Европой во Второй Мировой Войне, мы обнаруживаем разнонаправленные цивилизационные движения (фазы) ликантропии разума. Миф о превосходстве белой расы, который был идеологической базой фашистской Германии, возник в процессе распада инстинкта смерти западных народов в хищный инстинкт алчного колонизаторского животного, что вылилось в программу уничтожения целых народов, в массовое и бессмысленное истребление их целыми поселениями (геноцид). Однако эта нисходящая ликантропия столкнулась с иной, новой, находящейся в процессе формирования духовной системой, с восходящей ликантропией, которая ценой нечеловеческих усилий и неисчислимых жертв одержала закономерную военную победу, значение которой для судеб мировой цивилизации в полной мере только еще предстоит оценить. Сегодня именно этот вечный огонь ликантропии разума продолжает гореть в наших сердцах как самая надежная связь с событиями мировой истории, участниками которых мы все продолжаем являться и в настоящий момент Времени.

    От героев былых времен
Не осталось порой имен.
Те, кто приняли смертный бой,
Стали проcто землей и травой…

Только грозная доблесть их
Поселилась в сердцах живых.
Этот вечный огонь,
Нам завещаный одним,

    Мы в груди храним.

В свете этого понимания, России следует отказаться от советско-российской традиции восприятия СССР во Второй Мировой Войне как «жертвы». В наших координатах речь должна идти о том, что один (старый) хищник набросился на другого (молодого) хищника и справедливо (в цивилизационном смысле) получил по заслугам. Рассмотрение событий Второй Мировой Войны именно в таком ключе есть элементарное требование разума. Мысль же о том, что советский народ был только «жертвой» западного геноцида, не выдерживает никакой критики, поскольку овца не может выиграть схватку с волком. Однако эту схватку может и должен выиграть, например, медведь.

Расовая теория фашизма утверждала, что мировая цивилизация возникла в силу активности арийской, «высшей» расы. Влияние этой теории было и остается значительным, однако мы отказываем ей в каких-либо объективных рациональных основаниях. Главным аргументом в нашем отрицании происхождения мировой цивилизации от арийской расы является отсутствие у последней значительных артефактов высших ценностей, то есть реальных произведений архитектуры и искусства, в которых отчетливо выражена позиция разумного понимания жизни человека. Мы стоим на других расовых позициях, полагая высшей расу Homo sapiens, которая выражает судьбу разумного духа в мировой истории всего человечества. Историческая судьба этой расы заключается не в биологии человека, а в достижениях его разума, который перманентно проводит суровую границу между животным и Человеком и может последовательно «оседлывать» разные этносы и нации, наиболее подготовленные для этой задачи.

Попытка находить и сохранять свою биологическую расовую идентичность, из которой, в частности, возникла фашистская расовая идеология, является симптомом «старости» национального самосознания, которое находит подтверждение своей исключительности в том, что в действительности является признаком неразличимой всеобщности (биология). Фашисты крайне узко и интуитивно осознавали расовую катастрофу, в которую входили в то время все западные нации, и потому вся иерархия фашистских кастовых обществ была пронизана не разумом, а мистикой оккультных настроений, а вместо производства новой системы патриархальной психологии человека они пытались эксплуатировать ее давно разрушенную архаику.

Таким образом, фашизм может быть определен как наиболее агрессивная и низшая форма ликантропии разума европейцев, а большевизм как наиболее агрессивная и высшая форма ликантропии разума советских людей, создавшая новый тип лигаристических союзов, в которых была заложена духовная основа будущей модели мировой цивилизации. Историческое смертельное столкновение фашизма и большевизма, военная и моральная победа СССР выявили будущее направление движения мировой цивилизации. После Второй Мировой Войны духовная ситуация в СССР кардинально изменилась, когда фронтовики, насквозь пронизанные инстинктом смерти, выразили своей судьбой процесс возвращения духа расы homo sapiens (разума) в мировую историю. Формирование советского общества и советского человека стало его новой вехой. Этот дух еще жив на развалинах Советского союза, но постепенно исчезает, поскольку для строительства новой модели мировой цивилизации необходима уже не инициация души пронизывающей её извне смертельной опасностью, которая происходит в военных сражениях, а инициацией риска изнутри, когда члены лигаристического союза в пространстве своих рациональных коммуникаций создают долгосрочный очаг (высшей ликантропии разума), как подлинной причины становления новой модели мировой цивилизации. По крайней мере, так возникали спартанские лигаристические союзы в момент остывания агрессии дорийской орды и, аналогичным образом, рыцарские ордены германских племен, которые постепенно пропитывались проникающим в их души расовым бессознательным опыта римской цивилизации. Лигаристические союзы бывшего социалистического лагеря во время горячей и холодной войны прониклись духом уходящей в прошлое западной цивилизации. Теперь их духовные наследники готовятся к возрождению как новая мировая системообразующая сила.

Ликантропия разума советского народа во Время Великой Отечественной Войны совершила свою великую, возвышающую наш народ работу по сплавлению высвобожденной большевиками варварской энергии с последними достижениями западной цивилизации путем её смертельного, военного преодоления в сражениях с самой агрессивной формой европейской ликантропии разума — фашизмом. Именно тогда был заложен духовный фундамент будущей модели мировой цивилизации, который продолжает формироваться в глубинах нашего народа, ожидая своего проявления в мировой истории на фоне продолжающейся глобальной деградации либерального порядка. Станет ли Специальная военная операция (СВО) на Украине, которая началась по инициативе России, стартовым историческим событием для начала демонтажа западной либеральной системы и строительства новой цивилизационной модели (прообразом которой можно рассматривать СССР), покажет Время.

Новые политические силы мировой истории, кардинально меняющие судьбу мировой цивилизации, непредсказуемы. Они непредсказуемы не потому, что «иррациональны», а потому что разум – это не человеческие представления абстрактного рассудка, а изначальная ликантропия, суровое и опасное движение хищной, избыточной энергии человеческой души как топологии пространства постоянно обновляющегося проекта развития мировой цивилизации. Ему безразлична любая политическая или национальная мифология, будь то либеральная идея «вечного мира», фашистская идеология «расового превосходства», или пост-советские идеи «русского мира» или «евразийства», поскольку мировая цивилизация не может быть ни американской, ни европейской, ни еврейской, ни китайской, ни русской, ни евразийской, ни какой-любо иной. Человеческий мир един в своем историческом, временнОм, цивилизационном проекте воспроизводства и возгонки разумного человека.

Расовая катастрофа западной цивилизации, разворачивающаяся прямо сейчас на наших глазах, может привести к повсеместному утверждению ликантропических варварских орд, противостоять которым смогут только лигаристические союзы новой модели мировой цивилизации. Зародыши таких союзов, а затем и новые разумные политические силы, обладающие высшей ликантропией разума, должны возникнуть на территории бывшего СССР в результате Войны, пролог к которой, возможно, инициативно положен Россией СВО на Украине. Скажу об этом еще несколько важных слов.

Что представляет собой СВО, которую Россия инициировала на Украине, в свете представленных здесь идей? Это война от избытка или от недостатка силы? Это проявление высшей или низшей ликантропии разума? Все либеральные про-западные «аналитики», в силу своей собственной феллахской природы, могут видеть в ней только низший тип войны, поскольку считают, что путинская Россия загнана в геополитический рессентиментный угол и потому вынуждена проявлять низшую форму агрессии (агрессию загнанной в угол крысы), чтобы неминуемо потерпеть окончательное поражение. Они не в состоянии видеть в СВО высшую ликантропию разума: трансгрессию избытка, инициативность, очищение, стремление упредительно разрушить западную прогнившую модель цивилизации («падающее – подтолкни») и осуществить самоинициацию новой модели мировой цивилизации. Суть и смысл этой войны раскроет Время, которое в своем онтологическом потоке проявляет всё, и прежде всего расклад подлинных цивилизационных сил в их фазовой динамике.

Огонь этой войны, как экстериоризация ликантропиии разума, закономерно вспыхнул в результате либеральных реформ на пост-советском духовном пространстве и как инстинктивная попытка очищения от всей их губительности. Причины и результат этой войны находятся полностью во власти самых глубинных бессознательных пластов психики пост-советского населения, инстинкт смерти которого сформирован в период Великой Отечественной Войны. Судьба войны и мира решается сегодня в сердцах россиян, в сокровенной внутренней глубине России, главная сегодняшняя проблема которой – двойственность и незрелость, связанная с зависимостью от угасающей западной цивилизации (её идеологем и экономики). Если эта зависимость от Запада окажется преобладающей над цивилизационной самобытностью и суверенностью России, то последняя выльется только в низшую форму войны, которая обречена на поражение в ценностных координатах истории мировой цивилизации. Если самобытность и суверенность России (как общности её народа и власти) возобладают над подражательными формами западного бытия, значит, эта война станет её высшим проявлением, направленным в конечном итоге на победу тех новых высших исторических сил, которые будут выкованы в горниле её смертельных схваток в бессознательных пластах российского (и украинского!) народа.

Между условной Россией и условной Украиной идет гражданская война, способная перерасти в третью мировую, ядерную. Сегодня эта война в той или иной степени происходит в каждом человеке, потому что это прообраз войны между старым, западным, либеральным проектом мировой цивилизации и новым, еще никому не ведомым. В этой войне ликантропия разума начала свою амбивалентную работу по активации инстинкта смерти и инстинкта хищника. Проницательные умы уже сейчас могут отчетливо видеть, в какую сторону движется ликантропия разума в каждой из сторон этой гражданской, а также будущей мировой войны, и, соответственно, видеть будущую победу той или иной стороны.

Поэтому закончу я стихотворением русского поэта Николая Асеева «Надежда».

Насилье родит насилье,
и ложь умножает ложь;
когда нас берут за горло,
естественно взяться за нож.

Но нож объявлять святыней
и, вглядываясь в лезвие,
начать находить отныне
лишь в нем отраженье свое, —

Нет, этого я не сумею,
и этого я не смогу:
от ярости онемею,
но в ярости не солгу!

Убийство зовет убийство,
но нечего утверждать,
что резаться и рубиться —
великая благодать.

У всех, увлеченных боем,
надежда горит в любом:
мы руки от крови отмоем,
и грязь с лица отскребем,

И станем людьми, как прежде,
не в ярости до кости!
И этой одной надежде
на смертный рубеж вести